Название: Check & Mate
Автор: я.
Бета: Nataniel Blackheart *Не наезжать, Рэйни у меня только орфографию правила*
Фандом: Vampire Knight
Пейринг: Ридо/ВТС (Весь Темный Свет)
Рейтинг: R (это так, для подстраховки)
Жанр: Ангст?
Дисклеймер: © Matsuri Hino
Предупреждения:
1. Автор хреново пишет, но радуется жизни когда пишет. И это изменить не под силу никому.
2. Вы пейринг видите? Вот и хорошо. Надеюсь вы уже догадались, что оное есть АУ на тему "А если бы Ридо победил"
3. Автор видит в отношениях героев слэш. На взгляд автора фандом им просто пропитан. И она не забыла упомянуть (и не только) об этом.
4. Афтар неграматнае дефачко. И она вас предупредила.
5. Автор пользуется АВП напропалую. АВП = Авторский Взгляд на Персов.
6. Пока не страшно? Что? Испугались? Ну вот и я об этом твержу уже целый пост!
читать дальшеКогда-то кто-то ему сказал, что самые плохие вещи происходят неожиданно, даже не дав возможности подготовиться.
Наверное, это был Такума – с очередным восторженым потоком впечатлений после прочтения очередной манги.
- И что же ты находишь в творениях людей Ичиджо-семпай? – Со странной интонацией в голосе, предназначенным лишь для этого вопроса, чуть возмущенно, но с неподельным интересом спрашивает голубоглазый блондин уже в n-ный раз, беря с полки один из множества журнальчиков и с каким-то призрением его разглядывая. Словно томик – это его личный, поверженый им же, враг.
- Манга – это как книги, только веселее и иногда умнее. – Со своей извечной мягкой улыбкой на лице повторяет Такума столь же неизменный, как вопрос Ханабусы, ответ, при этом весьма настойчиво вцепившись в журнал и немного повозившись, таки вырывая из рук младшего блондинчика свое сокровище.
Айдо картинно всплескивает руками и запрокинув голову закатывает глаза. Он кажется обиженым. И немного разачарованным – видимо ему все же интересно было, чем же эта манга так заинтересовала Такуму.
А еще, иногда Ханабусе кажется, что понять приветливого и дружелюбного Ичиджо-семпая намного труднее, чем того же Каина, из которого, бывает, слова щипцами не вырвешь.
Надо признаться – Ханабуса был не так уж и неправ.
Такума всегда считал людей умными и достоиными уважения. Хотя бы потому, что они изобрели мангу.
Такума всегда пытался казаться безыскусным, не смотря на его ум и проницательность. Видимо это было не только маской, и он действительно являлся таким касательно некоторых вопросов.
Как и его толкования очередной рисованной серии.
Творения людей по большому счету слишком наивны, чтобы считаться умными.
А то, что рисовала та мангака, было попросту...
«Глупым, – Думает Канаме, – О самом худшем всегда знаешь наперед, всегда готовишься не жалея сил, а в результате...»
А в рузальтате оно все равно происходит.
Только оказывается многократно хуже, чем ты мог ожидать.
Люди о таком не знают. У людей всегда счастливые, – неправильные, – концы. Хэппи Энд. Или, в крайнем случае, свет в конце тунеля. У людей безвыходных ситуаций не бывает. У них до последнего остается надежда.
У него не было ни «Хэппи» и ни «Энда». И уж тем более не было надежды.
Картонно-хрупкая иллюзия уюта, комфорта и тепла – это всего лишь начало практически бесконечной жизни.
В конце концов – ему только-только исполнилось девятнадцать из отведенных ему во второй раз тысячелетий. И уж его «любимый» дядя, взявший в свои руки все повода власти, позаботиться о том, чтобы единственное, о чем каждый день мечтал Канаме – это так о скорой смерти.
Это факты. Неоспоримые, нерушимые. Пытался ведь один раз – ничего не получилось.
Только кроме своего семейства еще и других во все это вовлек.
- Ты этого хотел Канаме? – Ридо смотрит с насмешкой и искренным любопытством. Таким, каким умеют смотреть только дети еще не познавшие мир, или такие как он – существа лишенные чувств и живущие за счет основных инстинктов – не понимающие, как можно думать и волноваться о чем-нибудь кроме как собственных желаний.
- Ну, скажи же мне! – Требует старший вампир, попутно вытаскивая руку из груди Руки и отстирывая кровь на ее же юбке, – Мне правда очень интересно.
Если следовать логике, то сейчас младший Куран должен гордо вскинуть подбородок и объявить, что ему нет дела до смерти пешки, на смене которой придут десятки других... Но не может.
Все пошло не по плану. С самого начала все шло совершенно не так, как он планировал, как он желал.
Хотя бы потому, что остальные не «больше не пешки», а потому, что они «никогда и не были» пешками.
А кем тогда? Друзьями? Глупости, у чистокровных вампиров друзей не бывает – бывают поспешники и почитатели. Бывают враги и компаньоны. Но друзей не бывает.
Особенно таких, которые поидут в бой за поверженым господином.
Но это – правила. Неписаные, животные, главные в мире, где все держится на власти. И они для всех одни. За побежденным никто не идет. После проигрыша чистота крови уже не важна. В конце концов, несмешаная кровь – это простой символ силы. А сила побежденного уже никому не нужна. Однако даже самые старые, выдержаные под напором времени и эпох правила не могут выстоять перед действительностью.
А в действительности есть разорваная на куски Рима и Сейрен захлебнувшаяся в собственной крови.
Есть сошедший с ума Шики и парализованый Такума.
Есть ослеплувший Каин и Айдо с переломленными конечностями.
Есть пара тяжелораненых – пара выживших, и уйма убитых. Как вампиров, так и людей.
И кровь – море крови – впервый раз за всю его сознательную жизнь вызывающая отвращение.
- Так ты этого хотел? – Ридо не любит ждать и не любит повторяться. От него так и сквозит нетерпением и плохо сдерживаемым раздражением. Но «не любить» не значит «не уметь». Когда это в его интересах, Куран Ридо умеет ждать, как немногие на этом свете. Только вот после того, как его ожидание приносит плоды, тех, кто осмелился заставить его ждать, Ридо заставляет платить десятекратно. И Канаме он тоже заставит – после того, как получит ответы на все интересующиеся его вопросы. Они оба знают, что тому некуда деться.
Юуки уже увезли поспешники воскресшего главы клана Куран. Неофициальной главы пока, но это быстро и легко поправимо.
Девушку спасло (а спасло ли?!) то, что она была слишком похожа на свою мать.
Ридо по-прежнему увлекался Джуури. Никогда не любил, не умел. Но увлекался, как увлекаются красивой, дорогой и недосегаемой игрушкой.
Вскоре Канаме это осознает. Ровно, как и то, что главная пешка, рассчитанная стать ферзем, теперь уже не способна на защиту его дорогой сестры. Их дядя слишком хорошо понял цену серебрянноволосого мальчишки. Возможно даже лучше, чем сам Канаме.
Вскоре. Даже быстрее, чем хотелось бы, он окончательно разберется и смирится.
Но пока у него другие заботы.
Например, Рука с дырой вместо сердца и глупой, счастливой... мертвой улыбкой на лице. Она таки смогла защитить своего любимого Канаме-сама. Канаме-сама, который так и не смог осознать, что сам значит для других, и другие для него значат.
- Отпусти их, – Это единственное, что может выдавить из себя младший Куран. Слишком трудно удержать на лице маску вечной невозмутимости, слишком трудно спокойно разговоривать со зверем, слишком остро жжется внутри желание разорвать это вечное проклятье на куски. Только вот связь созданая в прошлом слишком прочная – она не дает и никогда не даст хоть одним пальцем притронуьтся к Ридо «не так». Но что еще важнее – сейчас у него нет права терять лицо, нет права опозорить тех, кто пошел за ним.
Они, все, слишком дорого заплатили за то, чтобы обожаемый Канаме-сама их подвел.
Для тех немногих свидетелей, которые слышат их с дядей разговор, он все еще бог.
- Вот и ответ, – Улыбается Ридо в блаженстве прищурив глаза. Сломался-таки племянничек. Даже быстрее, чем можно было ожидать, – Непрямой, но ответ.
А вот просьбу он частично, но все равно выполнит. До большиснтва из тех, кто пережил битву, Ридо нет дела. Пусть это будет наградой за смелость. А он уже достаточно хорошо понял, какие пешки стали стоить особенно дорого.
Теперь все в руках Ридо. Его десятилетнее ожидание окупилось вполне достойно – практически безграничной властностью над их ночным миром. Ни одного сопротивления, даже со стороны остальных чистокровных семейств, они без шума отдали свои клятвы, обещали предано служить и никогда не перечить. Вампиры лучше всех остальных рас чуют опасность. И никто не знает цены силы как они. От Ридо сила хлещет таким потоком, что невозможно стоять к нему близко, невозможно заглянуть прямиком в его разноцветные глаза. Вампиры знают, что у них хороший лидер – опасный, непостоянный, сумасшедший, но надежный. Он послужит хорошим щитом. Для них, по крайней мере – Ридо-сама выбрал себе игрушек, и пока он ими не наиграется, они все могут жить спокойно, не опасаясь за свои шкуры. Ночной мир – это собственноть Ридо-сама. И никто не смеет без разрешения господина тронуть его представителей. И те немногие, на которых срывается властелин – это слишком малая плата.
Иногда Канаме очень хочется, чтобы и на него срывались.
Только вот Ридо не зверь, чтобы о нем не думали, и отлично понимает, что телесная боль не самое худшее, что он может причинить.
Уязвленная гордость – это намного хуже.
Сказать, что для Канаме стало неожиданностью то, что через неполную неделю после роковых событий Ридо наведался к нему в комнату, без лишных слов разорвал на нем одежду и уложил на кровать, было бы ложью. Хотя нет, не совсем – он, конечно, знал, что без этого не обойдется, но ожидаемое прекратилось как раз после раздевания. С кроватью начались неожиданности.
А ведь думал, будто все знает о своем дяде, о кравожадном хищнике, сумасшедшем садисте. И готов был – к боли, к пыткам, к крови и неспособности даже пальцем шевелить где-то дней двадцать-тридцать. Ко всему, казалось, подготовился.
Кроме нежности и желания.
Были же именно они – первое со стороны Ридо, второе же... Просто скажем, что второе тоже было.
Да такое сильное, что перед глазами рябило и слух заложило так, что кроме собственного сердцебиения, мало, что слышал. Льнул и ласкался, словно... Нет, даже не шлюха, той поскорее дело закончить дай и денег заплати. Словно девственница в руках искуссного любовника, за которого жизнь продать готова, не то, чтобы честь. И стонал, к концу чуть ли не скуля, и спину ему царапал, и ноги пошире раздвигал, чтобы подонку легче было.
И орзагм тоже был, такой, что от непривычки еще долго очухаться не мог, люди такое вроде феерическим называют.
Канаме рвал и метал потом от бессилия и понимания, что впереди его ждут еще много таких ночей, и если Ридо захочет – без проблем заставит «любимого племянника» на коленях умолять выебать его, словно продажную девку.
Тогда слугам практически целый день понадобился, чтобы в его комнате порядок навести, хоть и работали четко, сложено, со всей ответственностью и усердием относясь к работе.
Глава семьи только еле заметно ухмылялся, складывая четко очерченые губы в тонкую линию и сладким, словно медовым, голосом распрашивал племянника про самочувствие. Деготя в этом меде было по самые не балуйся.
Что же касается опасений Канаме – Ридо оправдал их три дня спустя.
Когда вдоволь наигрался со своими отборными игрушками в любимые кровавые игры, и почувствовал, что уже может расщедриться на несколько часов нежности, чтобы после того, как удовлетворил телесное желание, удовлетворить и душу.
- Хороший мальчик, – Улыбается Ридо, – Потерпи еще чуть-чуть...
Мягкая у него улыбка, добрая. И не знай его, можно было бы с уверенностью сказать – искренняя. Так иногда Харука улыбался, когда смотрел на своих. Украдкой только, будто стыдился проявления своих чувств. Канаме видел это всего несколько раз.
Харука. Любимый муж. Хороший отец. Наследник, которым можно гордиться. Несчастное существо, обреченное на тяжелую судьбу с той самой секунды, как появился на свет.
Да и какой чистокровный мог похвастаться тем, что счастлив, до того, как повода власти перешли в руки Ридо?!
Ни жена, ни дети не могли дать Харуке то, что любое живое существо ценит дороже жизни.
Он так и остался пленником собственного имени на протяжении всей своей жизни. Никчемной жизни, если взглянуть правде в глаза.
Харука...
Чтобы он сейчас сказал, увидев, как его сын всхлипывает из-за ставшего уже болезненным возбуждения, обхватывая ногами чужую талию и принимая в себя собственного дядю?
К тому же еще и прося, чтобы брали его «сильнее» и «жестче»
- Тише мальчик, тиш-ш-ше, – Хрипло изрекает Ридо. Ему самому уже трудно сдержаться, но, все же, тянет резину до последнего. Слишком много проблем создал его племянничек, слишком долго хотелось показать тому свое место, заставить почувствовать себя бесполезным мусором.
Что ни говори, а узы тому способствовали. Для вампира нет пут надежнее, чем кровных. Они с этим маленьким отродьем были связаны – и Ридо знал, как использовать их связь для собственной выгоды.
Правда, иногда хотелось кожу с Канаме спустить, особенно, когда тот смотрел своим привычным взглядом: свысока как бы, взглядом гордого, знающего себе цену существа. Но старший Куран признавал, что несколько капель нежности и легкая головная боль, как результат усиленного нажима на узы, являлись не слишком высокой платой за тот позор, что Канаме испытывал после их с дядей совокуплений.
Ну так, сколько же ты стоишь племянничек? Сколько же стоишь в те минуты, когда стонешь в руках того, кто растоптал твою жизнь? Сколько стоишь, когда приклоняешь колени, перед тем, кто забрал твою любимую, лишь для того, чтобы тебя опять унизили? Сколько стоишь, когда кончаешь и обвисаешь на руках существа, за смерть которого ты без колебаний продал бы душу?
- Если что понадобиться – ты нам только свистни, Канаме, – доброжелательно улыбается Такума. Только в глазах привычного тепла нет... Там вообще ничего нет, кроме боли. Его раны еще часто дают о себе знать, не смотря на то, что с той помятной битвы прошло больше полугода, – Впрочем, ты и сам знаешь...
Блондин не заканчивает, – в этом особняке никому нельзя клясться в верности, никому нельзя сказать «пойду за тобой куда угодно», кроме как властелина, – только глаза закрывает и снова улыбается.
Да, Канаме сам знает, что может им довериться – И Такума, и Каин, и Айдо без промедления отдадут те жалкие осколки своей жизни, что у них остались, если он прикажет.
Только вот Канаме не собирается снова впутывать их в свои дела. Ему ни к чему три лишных трупа.
А еще – улыбка Такумы и его простое оскорбляюще-фамилярное обращение для него слишком много значат.
Особенно когда тот улыбается вот так, с закрытыми глазами, и боли не видно.
- Точно-точно, вы всегда можете на нас положиться, Канаме-сама, – А вот Айдо глубоко и прочно наплевать на все писаные и неписаные правила. Как и на нового владыку – у него все тот же повелитель, которому и собирается служить до могильной плиты. Единственная причина, по которой он не кричит об этом при каждом удобном и неудобном случае, состоит в том, что он знает – новый король ночного мира слишком жадный для того, чтобы с кем-то делиться хоть одной крохой власти, пусть... Нет, _особенно_, если этот кто-то – его собственный племянник.
«Потому, что только Канаме-сама может с ним сразиться и победить.» – Думает Айдо, преданно глядя на своего повелителя.
Он не знает, что единственное оружие, которым Канаме мог нанести Ридо удар, тот уже отобрал. И даже не смотря на то, что тот жив, – Канаме тоже привязал своего будущего ферзя к себе кровными узами, и он обязательно почувствовал бы смерть серебрянноволосого мальчишки, – очень мало шансов, что они когда-нибудь снова встретятся. И еще меньше вероятности, что Кирию послушается его приказа и снова попытается сразиться с Ридо.
Хотя бы потому, что силы воли у него хоть отбавляй, а крови Канаме он не пил уже достаточно долго, для того, чтобы просто ему покориться – в конце концов, в отличие от связи самого Канаме с Ридо, между ними узы всегда были слишком тонкие, непрочные.
Конечно, если судьба решит, что между ними еще не все кончено, – а оно действительно так!, – Канаме мог бы использовать саму свою чистокровную сущность и подчинить себе монстра обитающего внутри Зеро. Чтобы тот не делал, как бы себя не презирал, он все еще остается вампиром низшей степени.
Только вот нет никакой гарантии, что Ридо уже не сделал это сам.
Канаме все еще помнит тот взгляд, который его дядя бросил на Кирию. Расщедрился Ридо всего на милисекунду, но все же – этого было достаточно. Старший Куран любил силу и никогда впустую ее не тратил.
От Кирию силой несло за версты.
Да и Канаме не нужен кровожадный монстр, если на то пошло.
А на то, чтобы наточить новое оружие у него не было ни сил, ни кандидатов.
Жизнь мало когда бывает щедрой, – и ее подарок Канаме уже успел растратить впустую.
- Нам пора, Канаме, – Спокойный голос Такумы вырывает того из раздумий, – До скорого.
- До свидания, Канаме-сама! – Во все тридцать два зуба улыбается Ханабуса, одной рукой берясь за ручку инвалидного кресла Ичиджо, а второй помогая кузену встать.
Теперь, когда он – самый здаровый среди них троих, Айдо приходится заботиться о друзьях. А ведь раньше именно он казался самым большим раздолбаем в ночном классе.
Правда заботиться по большей части надо о Такуме: теперь, когда у него ниже колен ничего нет, Ичиджо-младший полностью зависит о друзей.
С Каином менее трудно – после потери зрения, его итак острые слух и обоняние еще больше обострились. Так, что по большей части он способен присмотривать за собой.
Только ему все еще сложно жить в темноте.
Чтобы люди не думали, вампирам не намного лучше в кромешной тьме, чем им.
За весь их разговор Каин не произнес ни слова. Только поприветствовал и попращался. Оба раза – вежливым поклоном.
Будто вместе со зрением лишился и языка.
Впрочем, Канаме к этому уже привык. Дядя позволяет ему видеться с друзьями. Он знает, что для него это безопасно, а для его последователей показательно – он умеет награждать за послушание.
А еще он знает, что племянничку больно видеть, во что эти трое превратились.
Еще более молчаливый и замкнутый Акацуки.
Слишком быстро и болезненно повзрослевший и посерьезневший Ханабуса.
И фальшиво-жизнерадостный Такума. Наверное, не раз за эти полугода он мечтал умереть.
Ах да. Ридо еще расщедрился на отдельный особняк для них.
Полный прислуги, у которой везде глаза и уши.
- Но, Ридо-сама!.. – Восклицает Ичиджо Асато и тут же осекается. Одного пронзительного взгляда господина достаточно для того, чтобы заставить самоуверенного и любящего властвовать главе Совета проглотить язык.
Нет, этого даже более чем достаточно. Это означает, что господин в плохом настроении.
И по-хорошему, Асато надо бы замолчать, потому, что он и так пожертвовал меньше и получил обратно больше всех остальных последователей владыки, но...
- Я все же не думаю, что... – Опять начинает он и почти сразу же замолкает, когда Ридо раздряженно швырает в стену каким-то древним свертком в тяжелой серебрянной оправе. Сверток в полете развяживается и ударяется в стену, после чего, громко хрустнув, сухой пергамент преврящается в пыль. Любой археолог сейчас схватился бы за волосы и побился бы головой об первую прочную горизонтальную поверхность, с отчаяныем завывая. Этому свертку было около пяти тысяч лет – один из рукописей, оставленных за собой отцом Ридо, Харуки и Джуури. Двух последних тогда еще не было и в помине, а Ридо был еще маленьким ребенком даже по меркам людей, не то, что вампиров. Тогда эти рукописи казались ему кладом – отец ценил их. Намного больше, чем все сокровища, что хранились в фамильном замке клана Куран. А тех у них водилось немало.
Странно, он действительно не хотел избавляться от рукописей. Уважал помять об отце, что ли? Чушь!..
Ну чтож, уничтожив один из множества свитков он ни черта не почувствовал, так, что от этого хлама надо избавиться поскорее. И без того слишком долго они скапливали на себя пыль, благодаря защитным заклинаниям отца.
- Вот и отлично, – Совершенно спокойно говорит владыка, разглядывая светлый затылок низко наклоненной головы своего подчиненного, который, кажется даже дышать от страха перестал. А в обычно мертвых глазах, в которых даже Ридо до сих пор ничего не мог прочесть, явственно просвечивает беспокойство. Видимо этот бесчувственный ублюдок, сукин сын, готовый на горы трупов и реки крови ради того, чтобы собственной цели достичь, действительно любит своего внука. Его единственного любит. Повезло мальчишке нечего сказать, – Не думай. Я сам уже достаточно об этом думал. Мальчики просили разрешения пожить отдаленно от своих родных домов. Хотят поиграть во взрослых?! Пусть играют, мне нечего возразить. Я не думаю, что хоть один из этих троих на что-нибудь решится, пока я держу в руках дорогие им жизни. Твой внук ведь не захочет, чтобы с Сенри случилась беда?
Ичиджо-старший мелком покусывает нижную губу. И без слов владыки знает он, что мальчики ничего не придпримут. Если конечно Куран Канаме не прикажет. А тот не прикажет. Властелин в этом обсолютно уверен, и не без прочных оснований, надо признать. Иначе и не дал бы им права видиться.
Но как тут объяснить, что ему просто не хочется отпускать от себя внука? Просто потому, что боиться – с его мальчиком опять что-нибудь случится. Или о нем просто не смогут позаботиться должным образом.
Однако таких доводов его господин точно не примет. Не поймет.
А так – все довольны. Желание подростающего поколения исполнено и даже больше – им позволили не только пожить вместе, но и Канаме-сама время от времени навещать.
И зная Ридо-саму, наверное за ними всегда будут следить. И регулярные доклады тоже сам глава Совета будет получать – по пустякам не будут беспокоить владыку.
Но все равно, чувствует он, что ничего хорошего из задумки Такумы и его друзей не выйдет.
И настает день, когда все заканчивается. Все круги замыкаются.
По крайней мере Канаме так кажется, когда Ридо с необычно-довольной миной и тонкой, почти-человеческой, улыбкой заходит в его комнату и вместо того, чтобы приступить к развлечениям, садится в мягкое кресло, скрещивает ноги, словно готовится для длинного разговора, и улаживает на свои колени живую Рану.
Мягко так; будто не хочет, излишне навредить. В ответ Рана дергается. Слабо, не осознавая, что делает – словно рыба вытащеная на сушу. Куда уж вредить ей дальше – она и без того сплошное покрывало темно сине-зеленовато-фиолетовых пятен в засохших красных струях.
А еще у Раны светло-светлые волосы и глаза. Хотя за запекшей коркой крови это разглядеть трудно.
- А я тебе игрушку принес, Канаме-кун. – Все еще улыбаясь издевательский тянет Ридо. У него хорошее настроение, хоть оно и омрачнено слегка тем фактом, что игрушку приходится возвращать прежнему хозяйну. Слишком неподатливая, негибкая оказалась. Действительно жаль, учитывая, что потенциал у нее был большой. Но владыка не собирается больше с ней забавляться – пусть испорченой игрушкой снова играется племянничек. Тем более, что пользы от нее добиться он все же смог. Правда это ничего по сравнению с тем, на что теоритически тот был годен...
Но все равно – Ридо слишком доволен произошедшим, для того, чтобы об этом думать.
- Вижу, у тебя хорошее настроение дядя, – Спокойно отвечает Канаме, слегка морща нос, вкладывая в этот еле заметный жест все свое омерзение, – Могу ли я поинтересоваться в чем причина?
- Конечно, – Слегка щурит глаза старший Куран. Не нравится же тебе все это, правда ведь? Чтож, есть на то причина, – Я женюсь, Канаме.
«А теперь угадай с трех раз на ком, племянничек.»
Как бы не хотелось, Ридо никогда не обзывал Канаме «сученышем» или «сукином сыном». Даже в мыслях. Это оскорбило бы Джуури.
Правда того факта, что он считал племянника существом наиболее годным под такие определения это не меняло.
Лицо младшего Курана сереет, не смотря на то, что выражение все то же самое – достойнство граничащее с абсолютным безразличием. Будто сказаное ничуть его не тронуло. Как же. Ридо улыбается с еще большим удовольствием, хотя и казалось секунду назад, что его замерзщие в яростных и самодовольных выражениях черты просто не могут складываться таким образом, чтобы показывать настолько человечные чувства.
- У тебя действительно оказалась полезная игрушка, Канаме. – Ридо мягко, с почти-нежностью проводит по грязно-красно-белым прядям. Живая Рана расположеная на его коленях вздрагивает, будто пытается увернуться от его прикосновений. Канаме слегка подергивает плечами. Он отлично помнит, что обычно следует за этой ядовитой мягкостью. Только вот теперь видит, что не только с ним одним проклятье с разноцветными глазами расщедрился на нежность. И еще раз осознает насколько они с Кирию похожи – не только их судьба оказалась похожей, но и в своей слабости они одинаковы – готовые к любой боли, они оказались беззащитны перед теплотой.
- Правда, я хотел использовать ее в несколько других целях, – С досадой произносит старший вампир, и Канаме не может толком понять: деланая эта досада, или искренная. Во всяком случае, ему все же кажется, что второй вариант более правдив. – Но и без того она оказалась очень... многофункциональной. – Ридо слегка дергает за перепачканую прядь, потом перемещает пальцы, указательный и средний, на лоб, потом на нос, следуя за замысловатой темно-красной дорожкой, которая трескается и крошиться под его нажимом, останавливаясь на разбитых губах и ухмыляется, проводя по ними большим пальцем. – И оказала мне неоценимую услугу.
Потом встает, совсем небережно тащит за локоть дергающееся тело и бросает его к ногам племянника.
Канаме почти, что больно это видеть. Хотя как говорят люди, «почти» не считается.
- Позаботься о нем, – Сухо бросает его личное (а личное ли?) проклятье с разноцветными глазами, – Юуки-тян хочет видеть его на нашей свадьбе. В хорошем здравии. А я собираюсь приподнести ей этот подарок. Разве ты не хочешь, чтобы наша красавица была счастлива?!
От былой мягкости и хорошего настроения и следа не осталось. В голосе сквозят только привычные холод и насмешка. Хотя Канаме знает, что в очерствевшем сердце Ридо (если даже таковое у того найдется) сейчас действительно настолько радужно, насколько там вообще может быть. Если не Джуури, то и ее копия прокатит. Ведь это совсем неважно, что же у куклы находится внутри. И самое отвратительное знать то, что радуется столько дядя даже не тому, что она будет пренадлежать ему до скончания веков, а тому, что исполнилось его желание.
Он молча наклоняется, берет на руки израненного мальчишку, который кажется еще более легким, чем прежде – даже странно чувствовать под его тонкой, кажущейся ломкой, кожей те же самые натренерованные мышцы, – видимо только это и осталось от привычного Кирию Зеро, – и перемещает его на кровать.
На дядю он не обращяет внимания. Тот и не просится: проследив за тем, чтобы Канаме занялся выполнением его приказа, тот довольно хмыкает и удаляется.
Раз Юуки-тян хочет живого и здарового Кирию Зеро, то он подарит ей такого. В конце концов, именно отчаяным крикам и измученому виду мальчишки он обязан согласием племянницы. Она была готова на все, чтобы спасти ему жизнь – несправедливо будет лишить ее самопожертвование смысла.
Тем более, что скоро ни Кирию, ни Канаме не смогут ему помешать.
Скрепленых кровной клятвой уже ничто не сможет разлучить – заклиняния применяющиеся для венчания вампиров гораздо сильнее, чем клятвы людей перед их бессильным богом.
***
Кирию похож на зверька. Не на кровожадного хищника, каким тот привык видить себя самого, а просто... Просто на израненого, чудом спасенного зверька, готового к борьбе не смотря на боль.
Звери вообще такие – зализывают раны гораздо быстрее людей. Природа так пожелала, зная, что вышестоящие никогда не будут к ним особо милостливы.
Кирию такой же – борьба у него в крови, и не имеет значения сколько прольется, у него всегда останется достаточно на то, чтобы вгрызаться в шею врагу.
Таких как этот мальчишка убивает только прямая пуля в лоб. Или в сердце.
Пугающее сходство с чистокровными.
А еще зверек хорошо может отличить фальш от искренности. Иначе и не объяснишь тот факт, что под прикосновениями Курана он не дергается. Будто чует, что на этот раз ненавистный чистокровка ему не страшен.
Или знает зачем его пытали, считает себя виноватым в несчастье Юуки и не считает себя достойным жизни...
Однако эти подозрения Канаме тут же отгоняет подальше. Потому, что такие мысли – это порог отчаяния, а Кирию отчаиваться не умеет.
Наоборот, наверное сейчас ему хочется жить так сильно, как никогда раньше – чтобы спасти, защитить, отомстить.
Да, причин цепляться за жизнь у него масса, а Канаме единсвенный крючок, который может вцепиться в него и потянуть обратно к земле.
Кирию похож на зверька. Спокойного, доверчивого. Отдавшего свою жизнь в руки охотника, который от его жизни выиграет больше, чем от смерти – а значит есть причина доверять. Звери хорошо чуют такие вещи.
Потом Кирию открывает глаза и Куран убеждается в своей правоте: взгляд слишком твердый, яростный. Живой.
В отличие от него самого, сломать серебрянноволосого мальчишку новому владыке ночного мира не удалось.
Канаме вдруг отчетливо видит, как тонкая леска круга снова рвется и с характерным «бзынь» вытягивается.
И он неожиданно для самого себя думает, что пока поставлен всего лишь шах. Искуссный, сложный, мастерский... Но шах, а не мат.
А шансы на победу, хоть и мизерные, но все же есть – характерный «свет в конце тунеля»
Канаме улыбается и гладит своего ферзя по волосам.
Он чувствует, что оружие превратилось в товарища, который не подведет в бою и если они выиграют, то тогда, – осознает Канаме, – он никогда больше не ошибется и не позволит ценнику скрыть истинную цену.
[4 390]
12-30 Апреля, 2009
© Tanger Belle