Автор: М.К.
Бетомуз: [J][/J] Arragon [J][/J]
Герои: Канаме/Зеро, Ичиджо/Шики (не волнуйтесь, вторых здесь оооочень мнооооогоооо)))
Рейтинг: R
Направление: маиндфакинг
Жанр: АУ, мистика
Предупреждение 1: лень и моральные принципы не позволили автору и Бетомузу соответственно прочитать мангу.
Предупреждение 2: автору недавно сказали, что он не совсем вменяем, с чем он и поздравляет себя и читателей.
Варнинг!: сонная и уставшая бета! =(((
Он приходит в себя ранним утром, лежа на чем-то жестком и неудобном. Солнце едва проглядывает сквозь тучи, но света всё же достаточно, чтобы разглядеть последствия последней охоты Зеро.
У женщины измочалена шея; кусок кожи на левой щеке почти оторван и треугольником загибается вниз, оставляя на виду несколько желтоватых зубов.
Зеро садится и долго смотрит на неё, потом переводит взгляд на свои руки, на одежду, на землю вокруг, и его не до конца проснувшийся мозг не может, не хочет, не имеет права осознавать реальность происходящего.
Всюду — вязкая краснота, она впиталась в Зеро, её атомы витают в воздухе и оседают в его легких, она — везде, она мать-прародительница, основа мира, и, чтобы избавиться от неё, Зеро нужно всего лишь перейти в мир другой.
Но — увы и ах — Кровавая роза покинула Зеро вместе с бумажником и прочим содержанием карманов. Интересно, о чем думал вор, обшаривший ночью его бесчувственное тело?
Зеро дышит глубоко и неровно, на него словно опустили каменную плиту: это день давит на бывшего человека, предавшегося, наконец, нелюдским инстинктам.
Он встает и, пошатываясь, бредет куда-то. Прохожих, на его счастье (беду?) пока не попадется.
В сотне шагов к северу от тупика он, движущийся от центра к окраине города, натыкается на приостановленную городским муниципалитетом стройку. Зеро выламывает дверь сарая, бывшего недавно складом для инструментов, и аккуратно приставляет её за собой.
Помещение невелико и захламлено так, что он едва находит место, где можно полулечь, вытянув ноги. Пластмассовые ведра и банки с краской скалятся ему с полок; корыто для известки манит из угла своими острыми краями и дном твердым, словно асфальт перед окнами многоэтажки.
Он спит и не спит. В голове нет ни одной мысли, а воспоминания, которые некий художник рисует под сомкнутыми веками Зеро, не могут быть его собственными.
Вот стоит маленькая девочка. У неё темные глаза и каштановые волосы, совсем как у Юки. У девочки есть папа и мама, которые покупают ей куклы, гладят по голове за съеденный невкусный суп и ругают за шалости.
Девочке лет двенадцать. Она, конечно, ходит в школу. У неё есть любимая подруга, с которой можно вдоволь пошептаться на переменах, и большие проблемы с геометрией, а ещё ей очень нравится мальчик из параллельного класса.
Четырнадцать. Она сидит на лавочки в парке возле дома, а рядом пристроился паренек постарше — совсем не тот, что из параллельного класса. Они неловко целуются; мальчик, насмотревшись фильмов определенного содержания, пытается показать высший класс и засовывает язык ей в рот. Ей не нравится, но она молчит и только крепче обнимает его за шею: ведь это её первый бойфренд и первый взрослый поцелуй.
Почти шестнадцать. Она провалила экзамен по математике и теперь плачет: родители не купят ей на день рождения новый сотовый телефон!
Семнадцать. Съемная квартира её парня, Новый год и много алкоголя. «Пошли поговорим в соседнюю комнату, а?» Он заваливает её на диван и начинает расстегивать блузку; она пьяно хохочет и пытается лизнуть его в подбородок.
Восемнадцать. Дрожащая от волнения девочка стоит в институте перед стендом с объявлениями. Увидев списки принятых, тут же звонит подружке. «Я поступила. А ты?»
Двадцать один. Работа на полставки в небольшой торговой конторе. Первая зарплата, добрых две трети которой уходят на духи маме и дорогой галстук папе.
Двадцать три. Нарядные платья, музыка и торжественные лица: девочке вручают диплом. Да! Она добилась.
Двадцать пять. После ухода почти-жениха к другой девочка сидит в баре и напивается; пятно от пролитого виски расползается по светло-голубым джинсам. «Ещё порцию, пожалуйста!»
Двадцать восемь. Она собирается перебраться в Токио и вот уже четыре месяца как копит деньги на переезд. От походов по ночным клубам и новых сапог приходится отказаться, но что не сделаешь ради мечты?
Двадцать восемь и сто двадцать шесть дней. Задержавшуюся на работе девочку преследует какой-то маньяк. «Помогите!» Вопль глохнет. Но нежданно-негаданно на помощь приходит молодой спаситель со светлыми волосами и пистолетом в руках. Он убивает маньяка, а несколькими минутами позже вцепляется зубами девочке в щеку.
...Зеро стучит кулаками по полу и кричит так, что одинокий прохожий, идущий неподалеку от стройки, пугливо озирается и прибавляет шагу. Почти звериный вопль бьется под потолком, ищет и не находит выхода. Зеро сбивает костяшки пальцев в кровь и кричит, пока не срывает голос.
Его рвет желчью, и горечь во рту сменяет воспоминания о соли.
«Мамочки...»
Зеро выбирается из сарая и видит, что день умер: только тусклые звезды, да луна-жестянка освещают ему путь. Он идет, как ему кажется, прямо и прямо, а самом деле — по кругу.
Ему очень нужен кто-нибудь, что-нибудь — да кто угодно! - потому что сам Зеро убить себя не в состоянии.
Небольшой бар на задворках города. Какофония музыки и голосов. Смесь опьянения, возбуждения и похоти отзывается в Зеро, и он спешит отойти подальше, не подозревая об уподобившимся моли Ичиджо, который в эту минуту пролетает над вывеской бара.
- Эй, ты, прикурить есть?
Зеро неторопливо оборачивается.
Сзади стоят четверо парней немного старше его. Тот, кто окликнул — невысокий, но широкоплечий, со сломанным и неверно сросшимся носом — наверно считается у них вожаком.
- Не курю и вам не советую.
- Чего?
Предполагаемый вожак выступает вперед. Он сильно навеселе, но на ногах держится крепко. Собственная тень мешает ему разглядеть пятна крови на пиджаке Зеро.
- Пацаны, вы слышали, что этот мудак сказал? И чего он вообще шляется по нашему району, а?
Нужные слова идут к Зеро сами, даже думать не нужно.
- Где хочу, там и хожу, тебя не спрашиваю. Что касается мудака, то скажу тебе по секрету: по крайней мере один мудак здесь сейчас присутствуют, и это определенно не я.
Парень бьет его, молча и коротко, без замаха. Зеро выворачивает ему запястье, помня, что возможного благодетеля (убейте меня, растерзайте меня, разорвите в клочья и втопчите ногами в землю) нужно хорошенько разозлить.
- Ах ты, сука... - шипя, он вырывается из захвата и чуть отступает, растирая руку. Трое, жавшиеся до сих пор на заднем плане, одновременно вступает в бой.
Бьют долго. Сначала Зеро сопротивляется для виду, потом — по-настоящему: проклятый инстинкт самосохранения вопит в нем как резаный.
Во рту становится солоно, совсем как предыдущей ночью. Правый глаз уже ничего не видит. Пара ребер, кажется, сломана.
Его искупление после седьмого дня.
Зеро блаженно улыбается и теряет сознание от боли.
***
Дневной свет притупляет чутье Канаме настолько, что он уже начинает сомневаться в присутствии в городе вампиров как вида и Зеро как его представителя.
Он методично прочесывает квартал за кварталом, особенно выделяя неблагополучные районы, и всё попусту. Около полудня Канаме не выдерживает и направляется на поиски места, где можно переждать хоть пару часов.
В самой «приличной» гостинице города, назвать которую клоповником не позволяют лишь природная вежливость вкупе с привитыми с детства хорошими манерами, он снимает одноместный номер на третьем этаже. Узкая кровать с нелепой пародией на полог, литография на стене, изображающая, кажется, сборку чая в Китае, кресло, журнальный столик и тумбочка с пустым графином для воды — вот и вся обстановка.
Холодно. Гадко. Даже дрёма, и та не идет.
Канаме тщетно пытается пристроиться на кровати и хоть немного поспать. Куда там. Голова — словно клубок шерсти, через центр которого ребенок проткнул спицу и теперь развлекается, водя её туда-сюда.
Через час он встает и заказывает в номер кофе и местную газету. Кофе сразу же выливается в раковину — Канаме ещё достаточно уважает себя, чтобы не пить такую дрянь, - зато газета прочитывается от корки до корки. В последнем, впрочем, нет нужды: единственная заинтересовавшая его статья напечатана на второй полосе.
Зверское убийство молодой женщины. Тело обескровлено. Следов изнасилования нет.
Канаме откладывает газету и потягивается всем телом, разминая затекшие от долгого сидения мускулы.
Нет времени спать. Зеро уехал на охоту две ночи назад, женщину убили сегодня, приблизительно в первом часу. Либо он уже не в состоянии охотиться, раз не выследил категорию Е за столько времени, либо... Либо вампир категории Е — сам Зеро.
Канаме уходит, оставив на всякий случай номер за собой.
Ну, где может быть это ходячая неприятность? Он бы уже сто раз бросил это дело, не будь Зеро так нужен ему.
Вечереет. Злой как чёрт Канаме осматривает очередную трущобу на предмет наличия одного, скорее всего маловменяемого на данный момент вампира. Будто Зеро когда-либо вообще мог похвастаться особой вменяемостью.
Стоп. Что это? Канаме с отвращением принюхивается, пытаясь разобраться в мешанине чужих ощущений.
Здесь была драка, причем совсем недавно: нота слепой первобытной ярости ещё звучит в воздухе и оскверняет собой ночь.
Злость. Бессмысленная жестокость. Отчаяние. И — убейте меня, очистите меня, я не хочу больше, я не достоин... убейте меня!
Нет, если этот идиот умудрился свернуть себе шею, пока Канаме стаптывал ботинки, ища его по всему городу, то он сейчас сотворит с ним такое, что Шизука покажется ангелом во плоти!
Шепотом ругаясь на грубой средневековой латыни, Канаме доходит до пустыря, по одну сторону которого — автострада, а по другую — что-то, напоминающее не то бар, не то ночной клуб самого низкого пошиба.
Здесь. Канаме уже не сомневается: его поиски наконец-то увенчались успехом. Полдела сделано.
Бесчувственный Зеро, избитый так, что смотреть страшно, лежит за штабелями ящиков из-под пива. Наклонившись, Канаме всматривается в его лицо и осторожно касается боков, плеч, головы.
По крайней мере одно сломанное ребро, пара вышедших из суставов пальцев и большая потеря крови, плюс, скорее всего, болевой шок. Могло быть и хуже. Позвоночник и шея целы — и то хорошо. Правда, возможно и даже очень возможно сотрясение мозга, но об этом Канаме подумает позже.
Подхватив Зеро на руки, он с тоской размышляет о том, до чего может докатиться чистокровный вампир и живое существо вообще ради спасения своей шкуры. И неважно, потоптался ли ты на этом свете двадцать лет или две тысячи — умирать всё равно не хочется.
Зеро далеко не пушинка, и Канаме успевает запыхаться, прежде чем притаскивает его в гостиницу. На удивленный взгляд портье он лишь подхватывает ношу поудобнее, каким-то чудом умудряясь вынуть из кармана кошелек. Купюры кружатся в воздухе и птицами садятся на стол; портье машет рукой и кидается разбираться с последствиями драгоценного дождя.
Закинуть бы Зеро на кровать прямо с порога комнаты, чтобы не смел больше дурью маяться. Умирать он вздумал, как же. Нет, Кирю-кун ещё поживет, и Канаме не интересуют его возможные возражения по этому вопросу.
Крови-то сколько. Приглянувшись, он замечает пятна разной степени давности, и понимает, что из двух догадок о состоянии Зеро правильной оказалась вторая.
Клонит в сон. Он трясет головой и протирает глаза: до отдыха ему далеко. Зеро всё ещё в отключке, и другого такого шанса у Канаме не будет.
Закатав рукав, он легко прикусывает левое запястье. Бр-р-р, какая гадость. Канаме морщится; к горлу подступает тошнота. Значит, правду говорят, что насколько вкусна и животворна для вампира кровь любимого существа, настолько же противна своя собственная. Зато в голове сразу проясняется: способ верный, не им придуманный.
На многочисленные синяки и ссадины на теле Зеро он не обращает внимания: сами скоро затянутся. Не до этого сейчас. А вот с ребрами надо что-то делать.
Канаме закрывает глаза и повторяет уроки, данные ему когда-то в далекой африканской стране вампиром, лица которого он не помнит.
Сесть, положив руки на колени; позвоночный столб прямой, макушка тянется к небу. Ноги в лодыжках не скрещивать. Сконцентрироваться. Растереть ладони. Собрать энергию. Направить в сторону повреждений.
- Исцеляю.
Миг — и сломанные кости послушно срастаются. Что касается вышедших из суставов пальцев, то их Канаме вправляет вручную.
Зеро пока не очнулся, и это определенно хорошо.
Канаме нет нужды доставать из пальто тоненькую черную книгу со списком запрещенным среди вампиров ритуалов: он помнит последовательность действий и так.
На самом деле всё очень просто, ведь чем сложнее суть обряда, тем незамысловатее он по форме.
- Я, Канаме Куран...
Ритуал наложения Поводка признан незаконным почти двести лет назад: все вампиры, таковыми не рожденные, должны быть уничтожены. Поддерживать в них жизнь запрещено. Канаме знает об этом, и ему на это наплевать.
- Властью, данной чистокровному...
Он держит зажженную спичку над заранее припасенной красной свечой; расплавленный воск медленно капает на шею Зеро.
- Накладываю на тебя, Кирю Зеро...
Угрызений совести он не испытывает. В конце концов, так лучше для всех, включая самого Зеро.
- Свой Поводок.
А теперь перевернуть его на живот и убрать с затылка спутанные волосы: кольцо воска должно быть замкнутым.
- Чтоб не смел ты, пока жив я...
Канаме тушит спичку и роняет на кровать обглоданную огнем свечу. Его ладони ложатся на грудь Зеро.
- Клыки вонзать в плоть чужую...
С ожидаемой реакцией на произошедшее Канаме как-нибудь справиться: не впервой.
- Если не повелю тебе я, мастер Поводка.
Как же хочется спать. Капли воска на коже Зеро начинают светиться и постепенно сливаются в единый круг.
- Да будет так.
Оба уже дышат слишком рвано, подозрительно в такт; голос Канаме садится, как от простуды, но не теряет твердости.
- Да будет так.
Поводок уходит вовнутрь Зеро. Получилось?
Да будет так!
Поводок вспыхивает в последний раз и гаснет.
Слабо улыбаясь, Канаме оседает на пол: он смог.
Минута бежит за минутой, а Канаме никак не найдет сил подняться: ритуал всё выпил. Время становится долгим-долгим, будто растянутая резина — редкое мгновение покоя в его жизни.
Нужно вставать. Нужно покормить Зеро: проще сделать это, пока он без сознания. Нужно оправить загнувшийся воротник рубашки. От обилия «нужно» у Канаме темнеет в глазах.
Кое-как перебравшись в кресло, он озирается в поисках посуды и не видит ничего, кроме графина. Канаме представляет, как поит Зеро из тяжеленной стеклянной штуковины с трещиной на горлышке, и с трудом подавляет неуместный сейчас смешок.
Стакан в номере всё же находится: пластмассовая подставка для зубных щеток стоит перед зеркалом в ванной. Небрежно ополоснув её, Канаме возвращается в кресло и со вздохом растравляет собственный укус на многострадальном левом запястье.
Чтобы он когда-нибудь ещё раз вот так сцеживал свою кровь в подставку для щеток в номере третьеразрядной гостиницы... А ведь сцедит, если понадобится.
Полстакана. Хватит Кирю-куну на сегодня.
Пересев на кровать, Канаме приподнимает голову Зеро и заставляет его разжать зубы.
- Пей, Кирю-кун.
Кирю-кун пить не хочет: красная струйка течет по подбородку и пачкает и того не блещущий чистотой пиджак.
Чтобы он ещё раз...
Вторая попытка. Зеро делает глотательное движение, и Канаме облегченно выдыхает.
Дальше — легче. Третье стакана. Четверть.
- До дна, Кирю-кун. Сегодня — до дна.
Кто бы самого Канаме напоил.
Он вынимает из упаковки пару кровяных таблеток и растворяет их в воде из-под крана. Теперь — спать. Хоть минут сорок, хоть полчаса.
***
Когда Канаме открывает глаза, в лицо ему смотрит глухая ночь. Сколько там времени... Сколько?! Да Ночное общежитие, наверно, уже на ушах стоит и поисковую экспедицию организовывает. Хотя бы Ичиджо проснулся и успел придумать какую-нибудь убедительную причину его отсутствия. Хотя бы Ичиджо вообще проснулся: появление без вести пропавшего пусть немного, но отвлечет внимание вампиров от самого Канаме.
Что там с Зеро? Вставай, Кирю-кун, дела не ждут.
Канаме трясет его за плечо и добивается-таки нужного результата: Зеро часто моргает, пытаясь сфокусировать зрение.
Радужка мутная, взгляд бессмысленный. Нет, только не это: если на долю Зеро за последние сутки выпало слишком много приключений, и у него поехала крыша, то Канаме просто не знает, как они дальше будут справляться.
Зеро резко выдыхает и с видимым усилием садиться.
- Кирю-кун, скажи что-нибудь.
Выцветшие до серовато-голубого оттенка глаза. И сам он — черно-серый, будто траурный: темная одежда и бледные пятна лица и рук. Смотрит на Канаме, словно в первый раз видит.
Ну же, скажи что-нибудь. Только не будь ты таким заторможенным! Зеро нужен ему живой и здоровый. И вменяемым.
- Кирю-кун...
- Кто ты?
У выплывшего из глубин неведомо-чего-но-не-сна Зеро болит голова и трясутся руки. Простыни на кровати скомкались, и лежать ему неудобно. Ребра и кожа на шее неприятно покалывают. А ещё он ничего не помнит: ни где он, ни как здесь очутился, ни как зовут человека, сидящего в кресле напротив.
Вот такая закавыка.
- Кирю-кун, скажи что-нибудь.
Кирю-кун? Его фамилия Кирю? Что же, фамилия как фамилия, не хуже всякой другой. Будем привыкать.
- Пить хочу.
Человек тут же кидается в соседнюю комнату, судя по виду из приоткрывшейся на миг двери — ванную, и приносит нечто, подозрительно похожее на стаканчик для зубных щеток. Вода в нем красноватая. Зеро хочет возмутиться и потребовать чистой, но запах — странный полузнакомый запах, будящий в голове какие-то ассоциации — останавливает его. Стакан пустеет за два глотка; он пьет, не чувствуя вкуса. Когда до конца остается совсем чуть-чуть, ослабевшие руки подводят Зеро, и остаток жидкости льется на постель и на его колени. Принесший воду морщится, отбирает стакан и с преувеличенной аккуратностью ставит на журнальный столик.
- Мог бы и поосторожнее, Кирю-кун.
Жажда отступает. С глаз словно снимают мутную пленку: Зеро всматривается в то, что его сейчас окружает, тщетно пытаясь понять.
Полутемная комната выглядит голой: в ней нет ни фотографий, ни безделушек, ни книг — никаких мелочей из тех, которыми неизбежно обрастает человек, где бы он не поселился. Но и новым помещение не выглядит, скорее даже наоборот — много повидавшим, почти потасканным. Может, это гостиница?
Его взгляд блуждает по предметам неодушевленным, чтобы в итоге надолго задержаться на единственном, если не считать самого Зеро, живом существе в номере.
Потому ли, что его первого увидел Зеро, очнувшись после удара по голове, или ещё по какой причине, но лицо и всю фигуру Канаме, поправляющего в тот миг манжет на левом рукаве рубашки, ему не суждено забыть.
Красивое лицо. Очень красивое, даже на не-любительский взгляд Зеро. Черты правильные, нос прямой, губы в меру тонкие, глаза большие и темные, и всё это — в сочетании со светлой кожей и каштановыми, почти черными волосами. Зеро смотрит и не может понять, что же здесь не так, какая досадная мелочь искажает образ страшной в своем совершенстве красоты.
Находящийся рядом парень вовсе не кажется женственным: слишком жесткие линии рта и подбородка. Да и в выражении лица нет ни намека на рыхлость характера или мягкотелость. На Зеро он глядит пристально и немного выжидающе.
Зеро в непонятном для него самого раздражении дергает плечами и меняет позу. Подняв же снова глаза на столь заинтересовавший объект наблюдений, он кое-что замечает и понимает: вот оно.
Тонкие, даже не предвестники, а тени предвестников морщин затаились в уголках глаз и у губ. Да сколько ему лет? Восемнадцать? Девятнадцать? Хорошо, двадцать. Но никак не больше.
И Зеро ведь настораживают не гипотетические пока морщины. Отблеск чего-то... — темного? порочного? обрекающего? — лежит на лице его визави и портит всё впечатление, произведенное этим лбом, этими высокими скулами и античным профилем. Зеро хочет сделать ещё один, последний шаг к пониманию, но его прерывают.
- Ты помнишь, кто я?
Зеро качает головой:
- Нет.
Его собеседник тихо вздыхает и запускает руку в волосы.
- Я не помню тебя. Мы встречались раньше?
- Да.
- Мы друзья?
Потому что если враги, то Зеро остается только поздравить себя с невиданной до сих пор передозировкой невезучести. Хотя в таком случае вряд ли ему дали бы напиться.
- Мы... хорошо знакомы и учимся в одной Академии. Ты и Академию не помнишь?
Не поклявшиеся перегрызть друг другу глотки — и то хлеб. Зеро осторожно спускает ноги с кровати, но встать пока не решается.
- Нет.
- А Юки ты помнишь? Кросса? Ичиру? Шизуку? Ягари?
- Нет. Кто все эти люди?
- Кто ты, Зеро?
Что за идиотский вопрос. Взял бы, да и рассказал.
- Я Кирю Зеро, ученик некой Академии — это я уже понял из твоих слов. Кстати, как тебя зовут-то?
Собеседник не то хмыкает, не то всхлипывает и обмякает в кресле.
- Канаме Куран. Глава Ночного класса. Чистокровный вампир.
- Кто?!
Канаме встает, прячет лицо в ладонях и, спустя пару-тройку ударов сердца, начинает хохотать. Он смеется, и смеется, и никак не может успокоиться.
Зеро двигается ближе к изголовью кровати и пробует встать, держась за спинку. У этого Канаме, похоже, истерика. Огреть его по голове чем-нибудь тяжелым? Нет, не надо лучше. Одного потерявшего память на сегодня вполне достаточно. А может, он и без того уже чокнутый? Вообразил себя графом Дракулой двадцать первого века и парит людям мозги.
- Эй, Канаме, мы ночевать здесь будем или как?
Смех умолкает, будто отрезанный.
- Ночевать? Ах, да, конечно. Ночевать. Вампиры спят днем, Кирю-кун. Пора бы уже и тебе перейти на новый режим.
Точно псих.
- Ты что, из дурки сбежал? Какие вампиры? Какой режим? Дай мне адрес этой чертовой Академии: я как-нибудь сам туда доберусь.
- Сядь, Кирю-кун. Если упадешь — поднимать не буду: я сегодня уже натаскался тяжестей по твоей милости.
Зеро смаргивает: голос Канаме, в котором совсем недавно звенел пусть и истеричный, но смех, теперь равнодушен и ровен до противности. Сесть — он всё же садится, одновременно стараясь держать Канаме в поле зрения и окинуть взглядом комнату в поисках возможных путей отступления. Или бегства. Кто их знает, этих потенциальных гостей милого домика с вывеской «Местная психушка».
Бросаться на него, вроде бы, пока не собираются: Канаме делает шаг назад и становится за креслом, положив на спинку сложенные пирамидой ладони.
И начинает говорить.
***
Забавно, забавно, ах, как забавно. «Ничего забавного», — уверен тот, прежний Канаме, Канаме-до-припоминания. Потеря памяти Зеро во многом изменила расклад, и пока неизвестно, к лучшему это или нет.
Но Канаме, вызвавший когда-то на одновременную дуэль трех лучших фехтовальщиков Испании, в восторге от ситуации. Нет, «восторг» — слишком слабое слово. Он ловит кайф и с неведомой нынешнему Канаме жадностью утоляет адреналиновый голод. Это он сейчас захлебывается смехом, это на него Зеро смотрит, как на ненормального. Да он и есть ненормальный. Только сумасшедший мог забраться в древний даже для тех времен иезуитский монастырь, только сумасшедший мог... хватит!
Канаме одергивает сам себя, как хозяин тянет за поводок зазнавшуюся собаку. Автоматически отвечает на вопрос Зеро, вслушивается в знакомые интонации собственного голоса и немного успокаивается.
Заткнись, авантюрист эпохи конкистадоров. Получил свою дозу возбуждения? Проваливай. Тебе нет места ни в этой комнате, ни в предстоящем разговоре.
Стоя проще контролировать себя. Да и на собеседника удобнее смотреть сверху вниз.
Канаме незаметно опирается о кресло и начинает с утверждения, которое Зеро заранее готов опровергнуть.
- Я вампир. И ты тоже, Кирю-кун.
- Я вампир?
На лице Зеро — чистое, ничем не замутненное изумление. Хоть наливай в пробирку, вешай этикетку и демонстрируй в школе как классику жанра.
- Да. Ты вампир, - частое повторение позволит ведь донести эту простую истину даже до Зеро, правда? Не настолько же он безнадежен. - Доказательства нужны?
Зеро делает очередную попытку встать.
- Нет, спасибо. Доказательства того, что я нахожусь неизвестно где в теплой компании психа, у меня уже есть. Может, всё-таки дашь адрес той Академии? Или она только для вампиров?
Канаме вздыхает. В висках начинает покалывать: верный признак надвигающейся мигрени.
- Не только. В Дневном классе учатся люди.
- Да ну? Курс молодой жертвы они там проходят, что ли?
- Не практикуйся в сарказме за мой счет: это бесполезно.
Зеро поднимается и делает шаг к двери: ноги держат его уже гораздо лучше.
- И куда ты направляешься, Кирю-кун? Просвети меня, несведущего.
Зеро замирает спиной к Канаме — крыть нечем. Хорошо, что право Поводка не равнозначно праву Мастера: очень хочется ткнуть Зеро носом в кровать. Или в пол. Уходить он собирается, видите ли. Хоть с памятью, хоть без памяти — Зеро остается Зеро. В отличие от самого Канаме.
Он подходит к Зеро и легко толкает к креслу. Часы показывают четверть третьего. Ночь в зените, а они до сих пор не вернулись в Академию.
Зеро присаживается на самый край. Спина напряжена, руки скрещены на груди: не доверяет.
Расстегнув верхнюю пуговицу на рубашке, Канаме подходит к нему и прогибается вперед и вниз, так, чтобы его шея оказалась на одном уровне с лицом Зеро.
- Не вампир, говоришь?
В фиалковых глазах разгорается алый огонек, дыхание учащается. Канаме придвигается ближе, ставит руки на подлокотники кресла по обе стороны Зеро.
- Не вампир?
Стоять так неудобно: быстро затекает спина и начинают подрагивать колени. В комнате прохладно, но лоб Зеро блестит от пота. Огонек расцветает пышным маком с черной сердцевиной зрачков. Канаме чудится, будто он слышит, как резцы во рту Зеро уступают место клыкам. Сегодня он уже получил свое, но кровь чистокровных сладка, и вампиру его уровня вовек ею не напиться.
Перехватив руки Зеро, уже тянущиеся к его горлу, Канаме резко выпрямляется и отступает немного назад.
- Погляди на себя, Кирю-кун. Так-то ты не вампир?
Зеро смотрит на собственные, проросшие когтями пальцы и громко сглатывает.
- Но это же...
- Возможно. В нашем мире всё возможно. А сейчас послушай меня. И советую не перебивать.
Кинув взгляд на смятую постель, Канаме решает постоять. Хватит с него грязи на эту ночь.
Начинается самое интересное: давненько он не был в такой патовой ситуации. Зеро нужны объяснения — утверждение, сомнению не подлежащее. Врать ему — затея соблазнительная, но провальная: очень многие в Академии, начиная с Юки и заканчивая Айдо, способны случайно или нарочно раскрыть Зеро глаза, если Канаме исказит какие-либо факты. Говорить ему правду — затея провальная вдвойне. «Видишь ли, Зеро, ты из рода охотников на вампиров. Твоих родителей убили, а тебя обратили в одного из нас. С тех пор ты ненавидишь чистокровных вообще, а конкретно меня мечтаешь убить уже который год, так как ревнуешь к моей сводной сестре». Это не говоря обо всём прочем.
В огромной стране к западу от Японии жил когда-то человек с труднопроизносимой для Канаме фамилией. В одном из его рассказов говорится о различии мужской и женской манеры говорить неправду. Женщина врет, нагромождая на истину неуклюжие постройки из лжи, путается, противоречит сама себе и часто разрушает ей же созданное. Мужчина врет, замалчивая факты.
- Твои родители умерли.
Их убили, и они от этого умерли. Формально всё правильно.
- Тебя усыновил Кайен Кросс — ректор Академии. У него есть приемная дочь, Юкки. Она моя сестра.
Прилагательное «сводная» опустить: знать о том, что Канаме — предок рода Куран, Зеро пока ни к чему. Бесполезные сведения только усложнят ситуацию.
- Кросс изобрел кровяные таблетки, позволяющие вампирам жить, не трогая людей.
Читай: впроголодь.
- У тебя на таблетки аллергия. Я даю тебе свою кровь, потому что Юки к тебе очень привязана.
Официальная версия, но правду знает только Ичиджо, а уж он-то не проговорится.
- Несколько дней назад ты пропал. Юки беспокоилась. Я отправился на поиски.
Связка «поэтому» между вторым и третьим предложением отсутствует, но Зеро с легкостью может подставить её сам.
- Я нашел тебя на окраине города. Ты был избит и без сознания. Я принес тебя сюда.
События, которые стали причиной состояния Зеро, пусть поглотит бездна истории. Ей-то что? Всё сожрет и переварит.
А об иерархии в вампирском сообществе Зеро расскажет Кросс. Он ведь подвизается на стезе педагога, чья прямая обязанность — рассеивать мрак невежества в юных упрямых головах.
От невысказанных вопросов Зеро вибрирует воздух, но ему недосуг на них отвечать.
- Пойдем отсюда: нас уже наверняка хватились в Академии. Я отведу тебя к Кроссу.
- Но я хочу знать...
- Потом. Всё — потом.
Рука Канаме уже лежит на ручке двери, когда он замечает состояние одежды Зеро и хмурится. В темноте-то сойдет, но до темноты еще дойти надо. А у обслуживающего персонажа глаза зоркие.
Канаме кивает в сторону вешалки.
- Накинь моё пальто, Кирю-кун.
- Спасибо, мне не холодно.
- Твоя форма черна от крови.
Зеро, кажется, впервые после пробуждения обращает внимание на свою одежду. Чуть сморщив нос, приглядывается, оценивает размеры и цвет пятен и без дальнейших возражений тянется за пальто Канаме.
По пути на улицу он просит портье вызвать такси, и тот, помня о недавнем драгоценном дожде, тут же кидается выполнять просьбу. Из гостиницы они выходят без приключений.
Ночь хороша. Канаме стоит, опираясь спиной на стенд для афиш и подняв лицо к небу. Звезды не подмигивают лукаво, как на юге, но и не смотрят со строгостью, подобно северным. Так, ни рыба ни мясо. Что за страна...
Канаме тоскует. Он соскучился по опаляющей жаре и горячей крови, по землям, в которых можно потеряться. По времени, когда мог уйти и не вернуться. Когда играл в карты вместо шахмат.
Тоска родом из прошлой жизни. Какой идиотизм.
В такси Зеро сразу же задремывает, устроившись на заднем сидении. Канаме садится рядом с водителем и всю дорогу молчит.
***
В жизни Шики Сенри до Академии были не только светские приемы, работа и не совсем здоровая мать, но и многое, протекающее помимо первого, тесно связанное со вторым и являющееся непрямым (прямым?) следствием третьего. Возможно, будь его мать похожа на других матерей, он бы не посвятил себя модельному бизнесу. А не посвяти он себя модельному бизнесу, остался бы к семнадцати годам вполне приличным мальчиком, вроде того же Айдо.
И ведь даже не в работе дело — черт с ней. И мама, конечно, ни в чем не виновата, но и отсутствие какого-либо взрослого влияния на его жизнь тоже нельзя сбрасывать со счетов.
Весь набор вредных и очень вредных человеческих привычек вполне доступен для вампиров: Шики испробовал их все.
Первую сигарету он выкурил в двенадцать и быстро втянулся. Тогда он ещё был начинающей неопытной моделью, и каждый раз очень волновался перед съемками. Пара-тройка сигарет в день успокаивала, и он травился никотином несколько месяцев, пока об этом не узнал его менеджер. Вслед за грандиозным скандалом, устроенным Шигури-саном, из его же уст Шики услышал с полдюжины историй о желтых зубах, испорченной коже, раке легких и загубленных карьерах. Курить пришлось бросить.
С алкоголем вышло проще: Шики попробовал и ему не понравилось. С тех пор он практически не пил, разве что бокал-другой на официальных мероприятиях, где по-иному было нельзя.
Любовников и любовниц Шики сменил немало. Свою бисексуальность он осознал рано, а вокруг постоянно крутилось так много красивых мужчин и женщин. И не то чтобы Шики гонялся за ними. Просто ему было проще сказать «да», провести с человеком пару приятных часов и разойтись, оставшись такими же чужими, как и раньше, чем объяснять, почему ему лень это делать.
Он потерял девственность с девушкой-моделью, старше его лет на пять, на шесть. Это случилось после одного на редкость удачного показа и последующей за ним вечеринки. У девушки были светлые, золотистого оттенка волосы и сине-зеленые глаза. Она кокетничала с ним полночи, улыбалась и манила — тонкая, загорелая, полуобнаженная в низко вырезанном платье с открытыми плечами. Шики помнит, как после оргазма она прижала его голову к своей груди, как легонько царапала наманикюренными пальчиками затылок, шепча: «Хороший мальчик...». Помнит аромат её духов — пряный восточный, матери Шики такие нравятся. А вот имени девушки не помнит. С того раза в её спортивном автомобиле они больше не встречались.
Иногда секс даже помогал утолить голод: кровяные таблетки уже получили распространение, но никакая химия не могла заменить тепло пульсирующей в венах жизни. Когда очередной партнер оказывался склонен к экспериментам или — что случалось куда как чаще — обкурен в дым, Шики позволял себе вытащить из кармана перочинный нож и предложить:
- Давай поиграем?
Он всегда пил из шеи. Сделать надрез на запястье куда как удобнее, но никакая сила не могла заставить его целовать чужие руки. А залечить потом ранку и в случае надобности подкорректировать память очень скоро стало для Шики делом одной минуты.
Не обошли его и наркотики. Легкие, вполне невинные препараты помогали расслабиться и выбросить из головы всё ненужное — так почему бы и не попробовать? И ещё раз попробовать. И ещё. В конце концов, в модельном бизнесе время от времени выкурить косячок-другой или нюхнуть травки вовсе не считалось ни запретным, ни позорным. А на стороне Шики была и его вампирская сущность, замедляющая привыкание.
Он не берется утверждать наверняка, что не стал бы зависимым, если бы не Рима, которая, зная о том, какие именно препараты время от времени прикупает Шики, пыталась его предостеречь, сердилась, чуть ли не кричала и в один прекрасный день залепила ему пощечину, пообещав отправить в соответствующую клинику. Вампир в клиники для наркоманов — это же курам на смех! Во многом из-за её угроз Шики и согласился сократить количество съемок, чтобы иметь возможность учиться у Кросса.
Шики не знал, что, приехав в Академию, он всего лишь пересядет с одной иглы на другую.
Проснувшись, Такума не сразу понимает, где находится. Большая кровать с пологом и резной спинкой, стрельчатые окна, на полу — ковер с длинным ворсом. Не мог же он снять такую дорогую гостиницу, да? Роскошные номера всегда привлекают внимание, а за ним почти наверняка следят. Он, кажется, проспал очень долго, а Канаме ведь ждет его в Академии... Подождите-ка. Канаме уже дождался его, и сам Такума сейчас в Академии, и надо бы встать, и привести себя в порядок, и навестить Кросса, и много ещё чего, хорошего и разного.
Часы показывают пять ночи. Ночной класс в это время заканчивает занятия и собирается в общей гостиной: готовить домашние задания, болтать и пить чай. Канаме, скорее всего, сейчас с ними.
Такума идет в ванную, становится у большого, в полроста, зеркала и критически изучает себя. М-да. Этим всё сказано.
Из зеркала на него смотрит некто, весьма отдаленно напоминающий прежнего Такуму Ичиджо, вице-президента Ночного класса и далее по списку.
Осунулся. То есть, похудел. То есть, очень похудел. Глубоко запавшие щеки и истончившиеся губы старят: сейчас Такуме можно дать года двадцать два, двадцать три. В течение последних месяцев он часто и густо попадал под немилосердное южное солнце, и оно подбелило его волосы и вызолотило кожу. Для людей такой загар вполне обычен, но среди бледных от природы вампиров Такума будет очень выделяться.
Да, изменился он сильно. И только глаза смотрят по-прежнему.
Такума подмигивает своему отражению и отворачивается от зеркала к раковине.
Решив, что Канаме от такого самоуправства не обеднеет, он берет с полки нераспечатанную зубную щетку, оставленную, видно, про запас. Мыло пенится щедро и весело, вода льется на пол и за воротник рубашки, но на бритвенный станок и лосьон Канаме Такума покуситься всё же не решается. Сон разогнал — уже хорошо.
В коридор он выходит чуть ли не на цыпочках, в душе посмеиваясь сам над собой. Ключи от его старой комнаты надежно зажаты в кулаке: Такума провез их с собой через полмира и обратно.
В это время вероятность встретить кого-либо вне гостиной невелика, и проскользнуть к родной двери ему удается незаметно. Щелчок замка, еле слышный скрип петель — и он дома.
В комнате чисто, но предметы остались в том же положении, в каком были до его ухода. На кровати корешком вверх валяется с отвращением брошенный учебник по высшей математике: интегралы и дифференциалы — брр! Такума так и не успел разобрать эту тему. На тумбочке — стопка чистых носовых платков, которую кто-то предусмотрительный обернул в целлофан. Сладкая парочка его любимых кактусов жива, здорова и даже собирается зацвести.
Всё так, да не так: Такума всматривается в комнату, как в лицо старого знакомца, и понимает, что изменилось: нет вещей Шики. Ни разбросанных, ни на положенном месте — никаких. Может, Шики не захотел оставаться в Академии после того, что сделал Ридо? Такуме неприятно об этом думать. Он делает мысленную заметку поговорить с Канаме и идет в ванную.
Вышедший оттуда двадцатью минутами спустя вампир уже гораздо больше походит на знакомого Ночному классу Такуму Ичиджо.
Такума вымыт до блеска, выбрит до скрипа и надушен, а светлая школьная форма немного скрывает болезненную худобу. Не выдержав напора рвущегося наружу веселья, он раскланивается перед невидимым партнером и делает несколько па вальса.
Он вернулся.
***
Такума не преувеличивал, сказав перед встречей с дедом, что собирается покончить с родом Ичиджо. Он примерно представлял, как сложатся события, и знал: возможности выжить у него нет.
Идти на смерть, не дожив и до двадцати лет. Тяжело? Да. Грустно? Да. Несправедливо? Да! Но ведь кто-то же должен разомкнуть этот чертов кровавый круг, созданный гордецами и властолюбцами.
Он взял с собой катану вовсе не для того, чтобы убить старика: такая попытка не вызвала бы ничего, кроме смеха. На вампира класса В с холодным оружием — суицид чистой воды! Нет, обнаженный меч необходим был для демонстрации намерений, а ещё потому, что он — единственная часть семейного наследия, которую Такума действительно ценил и хотел чувствовать возле себя.
Дед принял вызов серьезно, и это почти утешало. Скривив губы в подобии улыбки, он странно и долго посмотрел на него, а потом сказал:
- Дуэль? Хорошо, пусть будет дуэль. Это твой выбор, Такума. Ты делаешь то, что считаешь нужным, и ко мне пришел, как мужчина. Значит, я тебя правильно воспитал. Спасибо... внук.
В следующий миг дед выпрямился и воздел вверх руки, призывая силу, и Такума поспешил повторить его жест. Дуэль началась.
Сила. Самая сущность вампира, то, что позволяет исцелять раны и видеть в темноте, выносить нестерпимые для человека физические нагрузки и слышать, как ночные бабочки бьются в оконное стекло в соседней комнате. То, что требует кровавых подношений.
У Такумы едва ли был бы шанс, сражайся они на открытом воздухе. Но он знал, и дед знал, что почти трехсотлетний дом не выдержит давления выпущенной наружу силы, и поступит так же, как воздушный шарик, в который перекачали воздуха: взорвется, погребая под обломками всё живое и неживое.
Такума видел, как каменная колонна пригвоздила его деда к полу: сквозь грохот падающих стен ему даже почудилось, будто он слышит хруст костей и чавканье раздавливаемой плоти.
Показалось или нет, он решить не успел: пол под ногами пошел огромной трещиной, и Такума провалился куда-то вниз.
Вряд ли тот Ичиджо, который в восемнадцатом веке прорыл под особняком подземный ход, ведущий в находящийся неподалеку лес, предполагал, что это лисье ухищрение однажды спасет жизнь его праправнуку. Но именно так и получилось.
Когда Такума очнулся, его окружала темнота. Не ночная, совсем не ночная: даже в самое глухое время суток и при самой плохой погоде вампир способен различить лунный или звездный свет. Темнота была абсолютная, и в первое мгновение он подумал, что умер и попал в какое-то не самое приятное место.
Рядом пискнула мышь. Мышь? Но на том свете не могут жить мыши. Значит, он ещё не там?
Голова работала отчаянно плохо, будто он не спал и не ел двое суток. Далеко не сразу Такума вспомнил ещё отцовские рассказы о неком подземном ходе, якобы проходящим под семейным особняком. Выходит, не «якобы».
Серьезных ран Такума не получил, крови потерял очень мало, но слабость, овладевшая им после сцеживания силы из самого костного мозга, была столь велика, что только нежелание стать пищей для грызунов удержало его от того, чтобы лечь и больше не встать.
На ноги он поднимался ужасно долго, минуты две. Тьма давила на уши, нашептывая дурное желание закричать. Пахло сыростью и нечистотами. Под ботинками хлюпала вода.
По счастливой случайности он повернул не направо, туда, где ход через полсотни шагов обрывался люком, наглухо придавленным обрушившейся стеной в спальне уже покойного деда, а налево, к единственному доступному выходу.
Сколько времени он шел, Такума не смог бы ответить даже перед дулом винтовки Ягари. Может, полчаса. А может, полсуток. Достаточно сказать, что с того путешествия через черноту и сырость, где черви падали на голову с потолка, а пол не держал трясущиеся ноги, Такума навсегда возненавидит любые помещения, находящиеся ниже уровня земли. Включая полуподвалы и метро.
Через вышеупомянутые пол (часа? суток?) проход начал уходить вверх. По грубопрорезанным ступенями Такума поднимался на четвереньках, и слизь пополам с грязью прилипала к его пальцам.
Он уперся головой о что-то твердое, и это твердое легко поддалось. Крышка люка! Выход! Ему хотелось заплакать, и он заплакал. Кажется.
По сторону перехода была полуразвалившаяся лачуга, отдаленно напоминающая пристанище для туристов — любителей экстрима.
Такума вывалил измученное тело на пол и долго пролежал в полузабытьи. За окном угасал день.
Он не помнил, как переполз к двери и открыл её, впуская свежий воздух. Ему было всё равно тогда, садится ли или восходит солнце: пусть обожжет до смерти, если вампиры ему так не нравятся. Лишь бы кончить жизнь на земле, а не среди чужеродной гнили.
К утру Такума всё-таки перебрался в угол, где зарождающийся свет не мог его достать. Окна в домишке были слепые, а лечь он постарался так, чтобы при любом положении солнца оставаться в тени.
Он умирал от истощения и осознавал это. Было даже не грустно, только спокойно. Мысли текли путаные и долгие-долгие, картинки в голове растекались акварелью и вспыхивали яркими пятнами гуаши, всплывали в памяти давно забытые сцены и слова. Родители, дед, Ридо, Канаме, Шики, Рима, весь их Ночной класс группами и по отдельности, директор Кросс... Даже Юки и Зеро.
«Я не увижу их? Я никогда не увижу их? Никогда-никогда? Но это слишком долго. И даже по ту сторону жизни мы не встретимся, потому что у них будет своя та-сторона, и они пройдут мимо и не остановятся? И не узнают меня?»
А на какие-то там сутки в дверном проеме появился Канаме.
Канаме очень походил на галлюцинацию, но Такума всё равно ему улыбнулся.
У бледной даже по вампирским меркам галлюцинации почему-то дрожали губы; с собой она притащила пару бидонов, вроде тех, в которых в деревнях раньше носили молоко.
И только когда галлюцинация опустилась на колени и начала расстегивать воротничок рубашки, Такума кое-что понял.
- Не надо.
- Надо, - сказала несостоявшаяся галлюцинация. - Если у тебя нет сил укусить, я могу себя порезать.
- Нет.
Попробовать чистокровного и потом годами мучиться воспоминаниями? Возжелать лучшего друга — и даже не как любовника, а как лакомое блюдо? Разбудить извечную вампирскую тоску о самом лучшем, самом питательном источнике энергии? Никогда.
- Нет.
Не было сил оттолкнуть Канаме, и Такума точно знал, что не сможет устоять, если его попробуют накормить насильно.
Канаме вздохнул и, не вставая с пола, потянулся за ближайшим к нему бидоном.
- Так я и знал, что откажешься. Выпей тогда хоть это.
В бидоне плескалась кровь. Не от одного и даже не от двух: странный, чуть горьковатый вкус подсказал Такуме, что это смесь, полученная от многих и многих, людей и вампиров разных уровней. Свежая.
Он никогда не спросит Канаме, где и как он её достал.
Такума пил и пил, захлебывался, останавливался, чтобы перевести дыхание, и снова пил, утоляя голод, как никогда в жизни. Сперва Канаме помогал ему держать тяжелый бидон, потом опустил руки и только смотрел.
Такума долго потом не мог отдышаться, и накатившая новым приливом слабость была уже другого рода — от усталой сытости.
- Канаме... спасибо, что искал и нашел. Могу я кое о чем тебя попросить?
- Конечно.
Никто ещё не говорил этого слова чистокровному: Такума стал первым.
- Уходи.
Либо Канаме ожидал чего-то в таком роде, либо успел подавить удивление в зародыше и не дать ему отразиться на лице.
- Пожалуйста, уходи. Я хочу побыть один. Через пару ночей возвращайся с чем угодно — и я снова буду на твоей стороне. Но сейчас уйди.
Канаме отрицательно покачал головой.
- Такума, я не могу оставить тебя одного. Ты ослаб, даже на ногах толком не держишься.
Он с трудом сел, опираясь спиной о стену, и положил руку на плечо Канаме. Голова слегка кружилась, но только слегка.
- Мне нужно отлежаться здесь. Одному. Со мной всё будет в порядке, ты мне веришь?
- Но Такума... - Канаме продемонстрировал свой фирменный жест — запустил пальцы в волосы. Такума поймал себя на том, что улыбается.
- Ты мне веришь?
Канаме вздохнул и со сдавленным охом приподнялся с колен: от долгого пребывания в неудобной позе у него затекли ноги.
- Верю. Хотя и не надо бы.
Он вышел и вернулся с оставленной у порога дорожной сумкой.
- Здесь чистая одежда, пачка кровяных таблеток, вода и кое-что по мелочи. Ты точно хочешь остаться здесь?
- Да.
- Тогда давай я помогу тебе подняться.
С помощью Канаме он перелег с пола на нечто, отдаленно напоминающее кровать, до которой он не смог добраться раньше. В теле, видно, сработал условный кроватный рефлекс: сразу же захотелось спать.
Канаме с очередным вздохом прикрыл его собственным плащом и сказал:
- Я вернусь через три ночи. И всё-таки это безумие.
- Может быть, - ответил Такума в полудреме. - Имею я в жизни право на одно маленькое личное безумие?
***
Это были самые странные трое суток, какие Такума только мог вообразить. Внутренние часы у него сбились, и он спал с позднего утра до полуночи. Не то, чтобы он не мог заснуть в любое другое время, но в это — стабильно.
В одном из бидонов ещё оставалось немного крови, но Такума её вылил: застоявшаяся жидкость не вызывала у него ни малейшего аппетита. На завтрак, обед и ужин он растворял в оставленных Канаме одноразовых стаканах тройную против обычной порцию кровяных таблеток и, морщась, пил.
Силы прибавлялись медленно, по капле. По ночам он выползал из хижины, бросал на траву плащ Канаме, быстро пришедший в негодность от такого обращения, и сам ложился сверху. Весна выдалась теплой и сухой, и Такума не боялся подхватить воспаление легких. Вампир он или не вампир, в конце концов?
Травы и неправильным кругом подступающий к поляне лес пахли одуряюще. Тусклых серых и коричневых оттенков, но по-своему красивые бабочки наотрез отказывались признавать в нем не-человека и часто садились ему на руки. Такума лежал под звездами, не думая и не заботясь ни о чем, будто он снова маленький мальчик, которому неведомы взрослые заботы.
Призрак деда Такуму не беспокоил: они встретились лицом к лицу, и оба знали, за что сражаются. Его вообще ничего не беспокоило: новое и радостное ощущение.
И в какую-то из по-хорошему бесконечных трех ночей полного одиночества Такума, перебирая бледными пальцами влажноватую траву, с редкой что для вампиров, что для людей ясностью осознал: он, Такума Ичиджо, любит эту жизнь. И не просто любит, а влюблен отчаянно, с пылом молодости, рассудительностью зрелости, сходит по ней с ума, как мальчишка по нареченной невесте. Пожалуй, никого и ничто на свете ему и не полюбить так.
Он любил прохладу шелкового белья, льнущего к усталому телу. Читать мангу и со смешным замиранием сердца ждать очередного выпуска. Заваривать чай и поить им друзей. Тяжесть катаны в руках и свист, с которым она рассекает воздух.
Любил их всех, чьи лица проносились перед угасающим сознанием совсем недавно, на полу в хижине, рядом с выходом из его персонального предцарствия мертвых.
Он хотел жить и ощущать жизнь вокруг себя. Такума решил: когда вся эта заварушка закончится — а что-то в лице Канаме подсказало ему: вторжение Ридо в Академию было лишь первым актом — он построит себе маленький дом на юге и займется садоводством. Пусть из-под его рук на свежий воздух пробивается зелень, пусть земные соки текут между пальцами, цветут ромашками и вызревают в плод, и к дьяволу бизнес и политику. Его старший кузен, Хироки Ичиджо — шустрый, очень перспективный молодой вампир из тех, кто всегда на стороне сильнейшего. А сильнейший у нас Канаме, если не сейчас, то точно будет через пару лет. Хотя Хироки и принадлежит к боковой ветви рода, но Такума вполне сможет уступить ему дедово наследство, оставив на прожитье деньги родителей.
Однажды он поднялся с травы и пошагал куда-то. К северу от приютившей его лачуги лес переходил в горы, и там Такума нашел небольшой водопад. Он влез под него как был — одетый и в ботинках — и стоял под потоком, пока от холода не начало сводить челюсть. Мокрые волосы липли к шее, вода попала в глаза и склеила ресницы, где-то далеко шумел гром — предвестник первой майской грозы.
Такума кое-как стянул промокшие насквозь брюки и рубашку и принялся за мытье. Ни мыла, ни губки у него при себе, конечно, не оказалось, и он стал тереть тело руками и большими листьями лопуха, очень кстати росшего поблизости. Уже потом Такума, сообразив, что его рубашка всё равно безнадежно испорчена после подземных скитаний, разорвал её, постирал ткань и свернул неуклюжее подобие мочалки.
Гром слышался всё явственнее, и к тому времени как Такума неохотно вылез из-под потока, на него упали первые капли дождя.
Гроза была великолепна. Нет, водные струи не спускались на землю сплошной стеной и не низвергались, подобно Ниагаре, а молнии не рассекали небесную твердь, как золотые нити прошивают темно-синий бархат. Но если оставались ещё в Такуме зерна упадка тела или духа, не вымытые водопадом при поддержке утренних и вечерних рос, то гроза унесла всё подчистую.
Он шел наобум. Последний, в виде исключения, оказался хорошим советчиком и привел Такуму куда надо.
Крыша хижины протекала, но не слишком. Напрочь забыв о кровяных таблетках, он лег на кровать и сразу же уснул, и блаженная пустота царила в его дневных видениях.
Когда на следующие сумерки на поляне появился Канаме, Такума с улыбкой ждал его — в чистой сменной одежде, подтянутый и спокойный.
-
-
27.11.2010 в 15:21-
-
27.11.2010 в 15:24-
-
27.11.2010 в 15:27-
-
27.11.2010 в 15:31Возможно, это глюк браузера. У Вас случайно не Мозилла Файрфокс? У меня жутко глючило все на Фоксе, пока не установил для инета Оперу.
-
-
27.11.2010 в 15:47-
-
27.11.2010 в 16:14-
-
27.11.2010 в 19:42Зеро, потерявший память, очень интригует!
В теле, видно, сработал условный кроватный рефлекс: сразу же захотелось спать.-очень порадовало
-
-
27.11.2010 в 20:01Прода будет, как только ее напишут и проверят)))))))))
-
-
27.11.2010 в 21:51-
-
28.11.2010 в 10:29Изумительно=))
Честно говоря думала, что Канаме как-то воспользуется ситуацией с Зеро, а тут вот такаой поворот=))
Может он воспользуется ею позже?!...
Вообщем жду продолжения!
-
-
28.11.2010 в 19:28-
-
28.11.2010 в 19:48-
-
28.11.2010 в 20:57-
-
05.12.2010 в 02:55-
-
19.12.2010 в 03:43Аригато, но я всего лишь подмастерье))) Главная фея слеша — М.К. Х)))))))))))
-
-
07.03.2014 в 00:23-
-
12.03.2014 в 02:15В первую очередь прошу прощения за долгое ожидание ответа. И, пожалуй, за плохой ответ.
Автор очень резко вышел из фандома, поэтому всё, что выложено в сообществе - это всё, что было написано.
Этот фандом будто проклят, честно. *с грустью вспоминает "Незнакомца" с Канаме/Зеро, которого тоже так и не перевели до конца на русский. А это был отличный фик, черт подери. И Канаме там такой, аняняня просто. Лапушка <3 *
Автор "Низложения" не ожидала, что ее фик еще читают. Большое спасибо!
Знаете, я и сама бы прочла продолжение. О чем и спросила автора. Увы, ответ отрицательный. По Канаме и Зеро она точно не напишет. Но у автора есть еще несколько историй, только про Такуму и Шики. Если они Вас интересуют, я их
надеюсьнайду.